Суррогат

…Мы вывалились из парадного в снежное месиво. Желтый пунктир фонарей звал последовать за ним, в ночь, в снег, в озорное безумие пятницы.

— Женька! – крикнул я, — ты не видишь Антона?

Ответом было лишь завывание ветра да мерный стук оторвавшегося от крыши жестяного листа. Я оглянулся, но вокруг лишь вихри снега кружились в безумном пятничном танце. «Где же он, черт возьми!» — легкой досадой пролетела мысль, но она была оборвана сильным ударом в затылок.

Я даже согнулся от неожиданности, но тут же протер глаза от залепившего все лицо снега. А Женька уже бросил следующий гигантский снежок. Увернувшись, я наконец-то увидел его – смешного, в дурацкой шапке с болтающимися на ветру ушами, румяного от снега и выпитого скотча. Прямо подросток из фильма о детях индиго.

— Очень умно, — рассмеялся я, — сколько нам лет, Женечка?

— Нам никогда не будет столько, сколько тебе, старикан! – закричал Женька и снова бросил в меня снежный ком. Я ловко отбил атаку, и был готов перейти в контрнаступление, как вдруг поле боя осветилось ярким светом. Это подскочил Антон. Лихо развернувшись, он встал между нами и отрывисто посигналил.

— Мир! – я поднял руки и сел в машину. Я всегда ездил на заднем сиденье справа. Этого требовали статус, условия службы безопасности, и давняя привычка. Женька запрыгнул вперед, к Антону и мы понеслись.

— Куда? – спросил Антон, когда мы миновали центр, из которого снег вылепил арктический Диснейленд,  и вырулили на магистраль.

— Хочу жрать, — отозвался Женька, — и танцевать. И водочки бы тяпнуть.

— Борис Сергеевич? – словно не слыша его, спросил Антон.

— Пожалуй, — ответил я. Вечерняя лень, метель за окном и убаюкивающий гул двигателя настроили меня на готовность к любым приключениям. Слишком уж много было покоя и здравого смысла.

— Понял, — ответил Антон, и развернулся, не забыв ткнуть Женьку локтем в бок.   Женя попытался ответить, но Антон угрожающе поднял палец, мол, водитель неприкосновенен.

Мои губы невольно растянулись в улыбку, но тут я тут же поборол ее – Антон наблюдал в зеркало за каждой моей эмоцией. Положительный, верный, безукоризненно точный Антон. Не раб. Но и не друг.

За окном носился разноцветный снег – все великолепие рождественских огней размазало световые пятна по полотну ночи, так и не создав картины. Но это было приятно. Особенно изнутри теплого салона, в котором ненавязчиво свинговал Джордж Бенсон (спасибо, Антон, угадал настроение).

Мы остановились около «Алмаза», который, как космический корабль, зондировал снежную муть неба лазерами, а воздух вокруг содрогался от скрытых за стенами киловатт, отсчитывающих ста двадцатью ударами в минуту последний год жизни надоевшего всем хауса.

Женька бросился застегивать курточку, но я вдруг сказал:

— В «Билли Бонс», Антон!

Через двадцать минут мы уже подъехали к небольшому зданию с неброской вывеской. Я больше полугода не был в этом районе, далеком от огней центра, и в этом маленьком уютном клубе, где можно было почувствовать себя как дома.

Женя, все своим видом показывая недовольство моим выбором, вышел и церемонно открыл мне дверь. Степенно выйдя, я протянул ему руку, но он не стал разыгрывать сцену до конца, просто отвернулся и пошел ко входу, издали здороваясь со знакомыми.

— Борис Сергеевич, погода ухудшается, — сказал Антон, — я подожду.

— Не надо, Антон, — ответил я, — погода ухудшается — это значит, едь домой. Мы не пропадем здесь, выберемся.

Антон, сама невозмутимость, дал по газам и исчез за стеной снегопада.

В «Билли Бонсе» для меня всегда был зарезервирован столик. И меня радовало, что, несмотря на мои нечастые визиты, каждый раз он действительно оказывался свободным, словно они и вправду месяцами никого за него не пускали.

Махнув рукой ди-джеям, я пошел поздороваться с Андреем. Он держал этот клуб для собственного развлечения, и относился к нему со всей душой, поэтому развлечение приносило неплохой бонус к его надежно скрытым от инспекторов доходам. Андрей извинился за то, что не ждали меня, и тут же распорядился накрыть стол, но сам посидеть со мной отказался.

— Снег какой валит, — сказал он, — завтра весь город встанет, ни продуктов, ни выпивки, ни всего другого не подвезут. Нужно подсуетиться сейчас. Тебе, Боря, повезло, что застал меня.

— Не парься, Андрюха, делай что нужно. Уж выпить и пожрать я смогу и сам, — улыбнулся я.

— Ну так я вижу и малый твой здесь, — Андрей кивнул в сторону танцпола.

— Здесь. Но пока у него есть более интересные товарищи, — махнул рукой я и направился к столу. Там уже было все необходимое для содержательного времяпровождения. Повар у Андрюхи был отменным и, едва почуяв запахи его стряпни, я вдруг ощутил почти что волчий голод.

Я уже изрядно воздал должное поварскому мастерству и ополовинил запотевший графинчик, когда с танцпола, таща за собой какую-то девчонку, за стол влетел Женька. Сверкая глазами, разгоряченный, взъерошенный, он сказал, что девочку зовут Марина и усадил ее напротив меня.

— Кока-колы? – спросил я у него.

Он фыркнул и потянулся к графину.

— Горло простудишь, — я протянул и свою рюмку, — тебе в понедельник предстоит много разговаривать.

— Если что, я обойдусь жестами, — ответил Женька и залпом выпил.

Девочка сидела, набравши в рот воды. Она понимала, что зацепил ее не какой-нибудь районный голодранец, видела мое неудовольствие от ее присутствия. В конце концов, я собирался поужинать с Женей. Но я тоже молчал, а Женька, не закрывая рта, рассказывал ей какие-то байки об Андаманских островах, на которых он не был, потому что я ездил туда лет пять назад, когда он еще тискал  девятиклассниц на темных школьных лестницах.

Веселый яд из графина наконец-то дошел до головы. Я пару раз поймал себя на том, что улыбаюсь, глядя на то, как дети танцуют под эту идиотскую, примитивную и тупиковую музыку, которую радостно втюхивает им ди-джей Блэк. В прошлом истинный клабберский гуру, ночной герой столицы, ныне стал толстеющим ди-джеем в заштатном клубешнике, ставящим диски с модными в прошлом десятилетии лупами и жрущим водку, спрятанную под пультом. Эти мысли пронеслись в голове легким облачком  и не смогли помешать спирали веселья раскручиваться все шире и шире.

Несколько раз прибегал Женька, выпивал рюмочку синего пламени самбуки  и снова бросался в водоворот движения.

Я уже переварил в себе неудовольствие от его отсутствия. Мне не хотелось разговаривать, я сидел и просто пялился на разноцветные огни, мельтешение молодых тел, сердце мое билось в такт  этим проклятым ста двадцати ударам. Мысли витали где-то очень высоко в снежном небе, там, где тяжелые тучи уже были пробиты луной, но снег оберегал от ее света беспокойные души. Я отдыхал.

— Мы вообще, сможем пообщаться с тобой? – сквозь это ленивое созерцание спросил я у Женьки, когда он подскочил ко мне в очередной раз.

— А что не так? – спросил он.

— У тебя все так. А я вот уже второй час сижу один, если ты не заметил. Я хотел поужинать с тобой.

Женька на мгновение задумался, и в глазах его появилось сожаление.

— Да, ты прав, извини, — сказал он, — я провожу Марину домой. Поздно уже и снега там навалило. Она тут рядом живет, через десять минут буду здесь. И оторвемся. Закажи мне чего-то вкусненького, чтоб было теплое, когда приду, — Женька сверкнул глазами и расплылся в улыбке, Именно так – слегка наклонив голову вправо, приподняв подбородок и левую бровь —  как учили его мои стилисты.

Я тоже не удержался от улыбки и взял его за руку. Женькина рука была теплой. Он тут же вырвал ее, с деланным смущением оглянувшись по сторонам – никто ли не видел? Это тоже была отрепетированная сцена для того, чтобы меня позлить.

Затем он рассмеялся, хлопнул меня ладонью по лысине и, на ходу натягивая курточку,  схватив под руку все еще тормозящую девчонку,  направился к выходу.

На танцполе сменилась публика. Хаусные школьники уже убежали домой. Толстые пивные маньяки и другие ночные алкоголики тоже исчезали один за другим, а иногда и целыми компаниями, словно невидимый мор косил их и отправлял незатейливые их души в циррозный ад.

Удостоверившись в том, что его мирком правят лишь закоренелые торчки, Блэк сменил хаус на транс. Запульсировали в мозгу шизофренические жилки, свет сделался странно тусклым и движения световых пятен стали хаотичными, но в то же время, казалось, во всем этом была некая скрытая от прямого взгляда закономерность.

Ненавистный мне транс на этот раз ввел меня в состояние приятного оцепенения, когда лень думать, лень разговаривать и сердце тоже замедляет свои удары от лени, того и гляди остановится, и это будет самая прекрасная смерть.

Тем не менее, я пересилил себя и заказал вразнобой  вредной, но такой вкусной еды и еще графинчик для себя.

Завидев движение официантов, подошел поздороваться Блэк.

— Ну, привет, привет, — поднялся я навстречу старому другу, — садись, не стесняйся. Хоть выпьем вместе. Не одному ж мне еще графинчик приговаривать.

— Ну как? – спросил меня Блэк, имея в виду, наверное, музыку.

— Ну, так, — ответил я, — под стать твоему имени, мрачненько.

Блэк удивлено на меня глянул, и громко засмеялся. Видно, запасы под пультом были реализованы в полной мере.

— Та ладно, — проворчал он, наливая себе водки, — чего мне париться, уже заслужил отдых. Пусть молодежь рвет задницу.

— Правильно, правильно, — я поднял свою рюмку, — давай, за былые победы, за легенд, так сказать!

— И не говори, — поморщился Блэк и вдруг спросил, — а малый твой где? Я же его видел, он заскакивал ко мне на пульт?

И тут меня прошибло. Я взглянул на часы. Женька ушел уже полтора часа назад. Делаем поправку на «пока дошли», прибавляем еще полчаса на «пока поцеловались в подъезде», ну, еще полчасика на… нет, Женя не заставит девочку  ерзать жопой по батарее, и бояться что выйдут соседи по площадке. Ему это уже не интересно.

Значит, где-то минут сорок. Район неспокойный. Снегу по колено. Что-то случилось.

— Знаешь что, Серега, позови своих парней. И осветителя, и ученика своего – все равно уже не для кого крутить эту муть, пусть что-то хорошее поставит.

Брови Блэка полезли вверх.

— Садитесь, пожрите, водочки выпейте. А я выйду, подышу воздухом.

Снег уже закончился. Дома и деревья вокруг выглядели декорациями древних кино-сказок про Снегурочку. Стояла полная тишина. На улице было пусто и на снегу не было ни одного следа.

Я позвонил Женьке, но он не ответил. Хорошо, хоть телефон работает, не потерял и не отобрали. Телефон Антона тоже молчал. Да и при чем тут Антон?

Еще раз набрав Женьку, я слушал длинные гудки и в моей голове рождались самые неимоверные планы мести.

Беспокойство вместе со злостью накатывали волнами, заставляя сердце отбивать недавние  блэковские ритмы.

Я огляделся. С деревьев медленно обсыпались шапки снега. Вдали на перекрестке мигал одинокий светофор.

«Что я здесь делаю?» — подумалось мне, и эта мысль вдруг вызвала у меня дикую злобу, поднявшуюся откуда-то из темной глубины и едва не перехватившую горло.

Она заставляла меня закричать, броситься в снег всем телом и избивать кулаками сугробы, вызвать охрану и прочесать район. Но я знал, что с ней делать.

Я глубоко вздохнул и на миг задумался о самом хорошем в своей жизни. О том, что это, не знал никто. Но мне всегда помогало.  И на этот раз злость ушла, улеглась, свернувшись кольцами где-то внизу живота.

И тут я увидел его.

Вдали, за одиноким мигающим светофором, посередине дороги шел Женя. Это несомненно был он. Но что-то было в его походке необычное. Плечи опущены, смотрит вниз, идет, не разбирая дороги, напрямик через снежную целину. Поза вины. Он чувствует себя виноватым. Он идет извиняться.

Глядя на эту смиренную  фигуру, я уже готов был ему простить все. Ведь за стеной нас ждал наш ужин, пожираемый ди-джеями. А завтра уже можно было начинать праздновать Рождество. Жизнь в общем, была полна приятных надежд, которые не могли омрачить глупые поступки.

Женя подошел, поднял голову, взглянул на меня своими неимоверное синими, даже слишком синими, как мне показалось, глазами. И протянул руку.

— Прости, брат, — сказал он.

Рука у Женьки была холодной как лед. И тут змея, дремавшая внизу живота, нанесла удар, распустив свои кольца как стальная пружина, и таки перехватила горло. Я отпустил Женькину руку, схватил его, и, размахнувшись, изо всех сил ударил его в голову. Женька отлетел, ударившись о стенку, и сполз, оставляя разбитым затылком на замерзшем бетоне красную полосу.   Я подавил привычную дрожь в руке и подскочил к нему. Следующим ударом логично было бы вырубить его ногой в лицо. Или сломать ногу. Или пару ребер. У меня даже напряглась боевая левая нога.

Но Женька открыл свои неимоверно синие глаза и прошептал:

— Прости, брат…

Я не смог ударить его в лицо. И все остальное тут же потеряло смысл. Я поднял его за капюшон и встряхнул несколько раз, прислонив к стене. Правый глаз его быстро заплывал кровью, из носа протянулась вниз красная дорожка.

— Прости, Боря, я задержался у Марины, — в третий раз он наконец-то договорил до конца заготовленную фразу.

— Наш ужин остыл уже три раза, — сказал ему я, — а сейчас его уже сожрали Блэк с друзьями. Ты думаешь, я перся сюда, в этот гадюшник чтобы ты развлекал местных буренок? Мне все равно когда и кого ты трахаешь, и сколько времени это занимает, и кто в какой позе кончает быстрее, понял? – я снова начинал заводиться, — я пришел сюда с тобой. И ты должен быть со мной, понял? И ни с кем больше! Иначе, зачем я тогда тебя таскаю за собой? Кому ты еще нужен, кроме меня? Кто еще сделает твою жизнь счастливой и безоблачной? Марина твоя? Ты хоть помнишь еще как она выглядит?

Я уже кричал, беспрерывно тряся его обвисшее тело и борясь с желанием еще надавать ему оплеух.

Вдруг Женя схватил меня за руку и твердо сказал:

— Хватит. Я понял. Прости. Я думал, тебе хорошо и без меня. Я думал, ты радовался, глядя на мою радость. Прости, если тебе было одиноко сегодня вечером.

— А вечер еще не закончился, — я  наконец-то поставил его на землю, отряхнул его курточку, зачерпнул снега и приложил к опухшему глазу. Женька охнул.

— Это тебе за снежки, — вдруг вспомнил я.

Он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.

— Так-то лучше. Ты тоже извини. Умойся, ты где-то испачкался.

Женя набрал полные пригоршни снега и опустил в него лицо. Я приложил снежный ком к разбитому затылку. Это оказало почти чудодейственный эффект. Глаз открылся, лишь несколько царапин осталось на виске.

— Вечер продолжается, — повторил я, — и теперь я приглашаю тебя разделить со мной ужин.

— Это было бы здорово, — сверкнув глазами, улыбнулся Женька. Да, именно так – слегка наклонив голову вправо, приподняв подбородок и левую бровь.

Я рассмеялся и обнял его за плечи.

— Ну так вперед мой друг! Еды и водки хватит на всех!

Нас встретили овациями два довольно пьяненьких ди-джея и осветитель, к которым присоединились  шеф-повар и две официантки, потерявшие надежду добраться домой сквозь сугробы. Последние поняли, что настало им время поработать и засуетились, стараясь придать столу вид, который он имел в самом начале этого длинного вечера.

Женька, приняв грамм сто, ожил.  Мы веселились — я рассказывал смешные истории, Женя смеялся заливистым смехом, и преданно поглядывал на меня искристым взглядом своих потрясающих синих глаз.

Блэк совсем забыл о своей работе и попивал водочку, не забывая закусывать ее  огненной говядиной по сычуаньски, а мы с Женькой хохотали, глядя на его слезы, вызванные то ли перцем, то ли  умилением семейной атмосферой.

Я пребывал в приятном умиротворении.

— Вот теперь хорошо! – вырвалось у меня.

Женька тут же впился в меня взглядом.

— Что хорошо? Что ты меня спас от неведомой опасности? Или что не убил?

— И то, и другое хорошо,  — ответил я,  — а главное, что каждый там, где ему положено быть.

—  Ты, конечно, имеешь в виду себя? – проворчал Женя, — я мог бы быть и в другом месте.

— Ну да. Нищий, голодный, зато гордый и свободный? Это мы уже проходили. Но вот только кому ты был бы интересен? Небось не липли бы к тебе все эти бабочки…  Нет, Женечка, твое место здесь. Их у тебя всегда будет много, по малейшему твоему желанию они роем будут кружиться вокруг твоих карманов. А я у тебя один…

— Вот как раз ты во всей цепочке моих рассуждений лишний. Как раз ты мне и не нужен здесь сейчас! – вскрикнул Женька, — без тебя я бы занимался намного  более приятными и полезными вещами!

— Значит, я лишний? Хорошо. Оглянись вокруг. Я отдыхаю в своем клубе. Здесь играет музыка, которую я люблю. Рядом сидят мои друзья, — я покосился на клюющего носом Блэка, — на столе моя любимая еда, которой я в данный момент угощаю тебя… Получается лишний ты.

Женька вдруг перестал жевать и внимательно посмотрел мне в глаза – не шучу ли.

— Ты можешь  сейчас встать из-за стола, — продолжал я, — сказать спасибо, пожать мне руку и идти туда, где твое присутствие, по твоему, более уместно. Погулять по району. Побазарить с пацанами за жизнь. Доказать им, что они, по твоему мнению,  неправы в своих жизненных установках. Завоевать этим респект и любовь всего соседнего двора. Трахнуть самую красивую дворовую девочку и быть счастливым. А потом пойти работать…  Скажем, на цементный завод. Рабочий класс всегда в почете – не пропадешь. Или же, к примеру, насыщенная людьми и событиями яркая жизнь кассира в супермаркете – чем не блестящее будущее для нищего, но гордого юноши?.. Но ты не уйдешь. Ты найдешь причину, чтобы остаться за этим абсурдным и скучным столом, с этими странными и ненужными тебе людьми, в этом унылом месте. Какая причина у нас сегодня? Снегу навалило?

—  А ты, конечно, забиваешь себе место в раю, — сузил глаза Женя, — так легко быть добрым, так легко отрабатывать свои лучшие качества на игрушке.

— Да, я много чего сделал в своей жизни не так, — ответил я, — теперь пришло время отрабатывать. И я взял тебя для этой цели.

— А обо мне ты подумал? – вскрикнул Женька,  — может мне нужно жить совсем по-другому? Может мне совсем не нужно это все?

— Это же я зарабатываю себе место в раю, — с удовольствием ответил я, —  а ты сам решаешь, какой жизнью жить тебе. Я уже очень многому тебя научил, вложил в тебя немало себя. Ты многое умеешь, и скоро сам сможешь о себе позаботиться. Никто не знает, что случится с нами в следующий момент…

— Да-да, человек внезапно смертен, правильно?

— Именно, мой мальчик.

— Так вот. С нами ничего не случится. Все будет так же, как и месяц назад, как и год назад, — вздохнул Женя, — ты будешь меня грузить своими делами, возить за собой, как чемодан, знакомить со всякими уродами, которым мне нужно будет улыбаться и клячами, которым нужно будет целовать руку. И все для того, чтобы тебе не было скучно! Чтобы рядом была верная обезьянка Паспарту! Вот зачем тебе я. Привяжи меня тогда за золотой ошейник, и я не покину тебя! Потом когда-то я стану свободным, успешным, богатым! Когда мне уже ничего не будет нужно! Спасибо, Боря! Я преклоняюсь перед твоим великодушием! Сейчас, Ваше величество, я развеселю Вас! Блэк! – раскрасневшийся Женька толкнул задремавшего ди-джея в бок, — поставь что-то для Бориса Сергеевича, такое, что он любит! Урежьте марш, маэстро!

Я выслушал этот монолог, улыбаясь, и в конце его несколько раз хлопнул в ладоши.

— Ты был прекрасен в своем юношеском порыве. Достоин кисти Делакруа. Гаврош на баррикадах, Свобода с сиськой… Романтика…  И если бы ты так неистово не презирал меня, я бы восхитился этим порывом в полной мере…

Женька сел, помолчал, опустив голову. А затем вдруг подался ко мне, перегнувшись через стол и схватив меня за руку:

— Я не презираю тебя, Боря. На самом деле, я очень люблю тебя. Ты хороший человек, ты хороший друг…  Но никогда не видишь вокруг себя других людей.  Никогда не понимаешь, что им нужно от тебя. И что они хотят для себя…  Но…

Женька широко улыбнулся и, обхватив меня за шею, ткнулся своим лбом в мой.

— Я тебе прощаю. Еще раз прости и ты меня. Я дурак. Ты самый лучший… Друг и учитель. Прости. Спасибо, что пригласил меня на ужин. Будем веселиться!

Я щелкнул Женьку пальцами по лбу и рассмеялся вместе с ним.

— Будем веселиться! Блэк, подъем! Дичь принесли!

Блэк очнулся, непонимающе осмотрелся, но тут же взял себя в руки и налил рюмочку.

— А пепельница где? – спросил он, — Боря, ты опять за старое? В него? – он показал на Женю, глаз которого по-прежнему был украшен отчетливым фонарем.

— Какие пепельницы? – что старое? – забеспокоился он.

— А, — Блэк махнул рукой, — ты еще мелкий, не знаешь городских легенд. Раньше у Бори была одна привычка. Когда ему что-то не нравилось, он тут же бросал пепельницу. В медленную официантку, в плохого музыканта, в ди-джея, — при этих словах Блэк почесал лоб, — когда все это узнали, ему приносили сразу десяток пепельниц на стол. Особенно доставалось плохим певцам караоке. А потом мы ввели штраф. За исполнение караоке, когда зал против. Я слышал, вы тут ругались, и ни одной пепельницы не вижу, думал, что…

— Штраф? – Женька удивленно поднял брови и заливисто засмеялся, — когда зал против?..

Я тоже вспомнил несколько историй и от души засмеялся. Впервые за этот вечер, легко и радостно.

Мы смеялись несколько минут, и вдруг Женя закашлялся, словно что-то попало ему в горло.

Он махнул рукой, чтобы мы не обращали внимания, и отвернулся, чтобы продышаться, но кашель не прекращался. Я вскочил из-за стола и бросился к нему. Он явно задыхался. Схватив меня за руку, он заглянул мне в лицо. Его синие глаза были полны боли и умоляли спасти.

Одним движением я сбросил со стола всю посуду и, положив на стол Женю, разорвал на нем рубашку. «Его любимую» — даже мимолетно подумал я, пытаясь сделать ему искусственное дыхание, но он лишь хрипел. Я надавливал ладонями на его сердце, а мои мысли работали четко, как замедленном кино: «Скорую» вызывать бессмысленно – улицу замело, в клубе никого нет – пятый час утра, времени у меня отсилы минута, которая почти прошла.

— Женечка, держись! – кричал я, успокаивая скорее себя, — Все будет хорошо! Малый, только держись! Женечка!..

Но Женя умирал. Из последних сил он вытащил из кармана какую-то бумажку и вложил ее в мою руку. На губах его появилась кровь, он в последний раз схватил меня за руку, ища помощи, тело его дернулось и затихло.

Блэк, силясь протрезветь,  в ужасе стоял рядом а я все еще держал Женьку за руку. Рука у него была холодной.

Я вдруг вспомнил о бумажке. Развернув ее, я набрал Антона.

— Что-то вы загуляли, Борис Сергеевич, — раздался в трубке спокойный голос, и это вернуло мне самообладание.

— Ты далеко?

— Стою у входа. Всю ночь, между прочим.

— Я же сказал тебе уезжать!

— Такой снег, трудно было пробиться. Я же знал, что вы все равно позвоните.

— Ладно, я выхожу. Нужно будет заехать в одно место. Кое-что случилось…

Я накинул пальто, и пошел к выходу.

В пустом клубе посреди разоренного стола лежал Женька, освещаемый разноцветными световыми пятнами. Взъерошенный, хрупкий и холодный.

Слишком идеальный для человека.

«Наверное с ударом в голову я переборщил», — невольно пронеслось у меня в голове, — «Завтра нужно сказать главному инженеру, пусть проведут стресс-тесты… Но как же он сумел перехитрить меня? Кто дал ему допуск на склад? Как он сам сделал такой шикарный экземпляр?.. Да, Женя… У нас определенно есть еще о чем поговорить…»

— Позаботьтесь о нем, — сказал я подоспевшему в эту минуту Андрею.

Я снова сел как обычно  сзади справа. Это просто было старой привычкой. Я протянул Антону Женину бумажку. Антон невозмутимо кивнул и сорвался с места. Наш «Хаммер» легко одолел все снежные завалы и выехал на улицу. Вскоре после перекрестка с, как оказалось, совсем не одиноким светофором, мы заехали во двор обычной хрущевки. Антон остановился у подъезда и отрывисто посигналил.

Через минуту из подъезда выскочил Женька, махнул рукой Антону, виновато улыбнулся мне.   Мгновение подумав, он обошел машину и сел сзади, рядом со мной.

— Прости, брат…

— Ну и кто в какой позе? – спросил я его.

Он порозовел от смущения.

— Просто у нее родителей не было дома… Ты не скучал?

— Это был не самый лучший ужин в моей жизни, — ответил я.

— Извини, Боря, — как показалось, совершенно искренне сказал Женя и взглянул на меня своими синими глазами, не такими уж и бездонно преданными, как мне показалось ночью.

— Домой, Антон.

Антон тронулся, и я, оглядев Женьку с ног до головы, вдруг взял его за руку. Рука была теплой.

— Ты хочешь спросить, знаю ли я, что ты говорил мне? – пробормотал Женя.

— Я хочу спросить, правду ли ты говорил мне!

— Кто знает….

— Я беспокоился за тебя.

— Да ладно, — улыбнулся Женька, хлопнув меня по плечу, — проехали. Я думал, тебе хорошо и без меня.

— Мир, — ответил я, пожимая его руку.

Я машинально закурил, открыв пепельницу.

— Ты сильно злился на меня? — все еще виновато спросил Женя.

— Если бы ты слышал, что я тебе говорил, то знал бы.

— Да, хорошо, что пепельницы в машине прикручены, — протянул Женя и долгим взглядом заглянул мне в глаза.

За окном уже вовсю разгорался праздничный день. Тяжелые тучи, всю ночь сдерживавшие луну, не смогли удержать в плену истертого метелью декабрьского солнца. Снег искрился в его лучах, крутясь поземкой на утреннем ветру.

Я чувствовал, как с каждой минутой улучшается мое настроение.

Юрий Глушко Автор:

Ваш комментарий будет первым

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *