Бродя по сумрачным комнатам своей конторы, я уже полдня думал, как отнестись к письму, лежащему в верхнем ящике моего стола.
Придя в кабинет, я перечитал вновь этот небольшой, сложенный вчетверо листок. Собственно, в самом письме не было ничего не обычного – это было официальное приглашение в экспедицию по исследованию геологических возможностей шельфа на Южном побережье. Но подписано оно было « Искренне ваш, Фил Тейлор». Эта подпись меня и сбивала с толку.
Я знал Тейлора. Может даже слишком хорошо. Было время, когда мы были неразлучны как братья. Но потом стали едва ли не злейшими врагами. Сначала мы разошлись во взглядах на одну научную проблему. Я победил и это стоило Филу диссертации.
Затем победил Фил и мне это стоило потери Сары. Она ушла к нему через год после моего научного триумфа. Пожалела лузера.
Одним словом, мы не общались больше трех лет. И вот, это письмо.
Все было точно так же, как и много лет назад. Об этом эпизоде наших с Филом отношений я не забуду никогда. Тогда все тоже началось с письма.
Фил принес мне его, когда я в лаборатории занимался анализом образцов нефтеносной породы. Передо мной лежала кучка промасленного песка, и я не знал, что написать в протоколе. Поскольку наличие нефти определялось визуально.
Испытывая легкое головокружение от керосиновых запахов, исходящие от образцов, я мысленно встраивал бензольные кольца в красивую картинку. И тут вошел Фил и сказал:
– Бросай свою химию! Пора проветриться!
Юрий Глушко: со словом по жизни Posts
…Ночь была поистине бурной. В нависших почти над самой землей тучах беспрестанно сверкали молнии, освещая мрачные громады гор и полный хаос, царивший на земле.
Порывы ветра почти ураганной силы пригибали к земле толстые стволы деревьев, будто они были из резины. Временами срывался потоками холодной воды дождь, но он кончался так же быстро, как и начинался. Где-то глубоко под землей грохотала неведомая стихия, и земля вздрагивала в такт этому грохоту, сливавшемуся с грохотом грома после каждой вспышки молнии.
От каждого толчка штукатурка в небольшом доме Эдварда осыпалась мелкой пылью, оседая на пол, стены и постель тонкой белой пеленой. Окно угрожающе звенело под напором ветра, грозя в любой момент вылететь.
Мы с Эдвардом грелись у растопленного очага и с ужасом думали о тех, кого эта ночь застала в пути.
Снова в Южной Флорентине
Глава 7. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ВОПРОСЫ
Президент Южной Флорентины генерал Билли Флори уже полдня сидел в своем кабинете перед кипой бумаг и никак не мог сосредоточиться, а потому и тер беспрерывно лоб в тщетной надежде тем самым привести свой ум в более активное состояние. В этом у него был опасный соперник, и находился он здесь, в кабинете президента, а точнее, на его столе. Имел этот мерзавец вид бутылки, доверху наполненной прозрачной жидкостью, дабы любезный читатель долго не гадал о составе этой влаги, отметим, что надпись на этикетке гласила: “Джин Флорентийский марочный особый и пр.пр.” Однако и без этого пояснения, только но взглядам, которые бросал на вышеуказанную емкость президент, можно было легко догадаться, что в ней находится отнюдь не вода.
– Продолжим наш интересный разговор,- Брайан почему-то не волновался, хоть и знал, что в этот час решится – быть ему охотником или дичью.
Его занимало другое; он никак не мог понять, что за человек сидит перед ним. Слишком молодой для серьезного дела, он, тем не менее, производил впечатление. Но все же Брайан не мог поверить, что он действует в одиночку. Если это так, то уже второй час Брайан общался с самоубийцей – в одиночку такого дела ему не потянуть. Здесь явно чувствовалась рука профессионала, и Брайан знал чья это рука. Если его предположения оправдывались хотя бы наполовину, дела Брайана были плохи. Он знал, что Джонсон не отступит, пока не свалит его.
“А парень молодчина – с нервами в порядке, да и голова на месте,- думал Брайан, стремясь оттянуть обязательную развязку – ему становилось жаль лишаться такого приятного общества. Собеседник Брайана попивал кофе и не проявлял ни малейшего беспокойства. Пододвинув к себе коробку с сигарами, он щелкнул зажигалкой, вопросительно взглянул на Брайана. Тот кивнул головой.
Юноша подал ему сигару и зажигалку. Пока огонь лакомился табаком, Брайан коротко взглянул в ясные карие глаза юноши. Взгляд его был настолько безмятежным и по-деловому сосредоточенным, что Брайан растерялся.
“Молодчина, – снова подумал он,- если дело выгорит, возьму его компаньоном”.
Уолтер Роджерс, утопая в мягком кресле роскошного “Мерседеса”, уже двадцать минут стоял в одной из заурядных автомобильных пробок. Обычно в таких ситуациях Уолтер нервничал, так как вечно куда-то спешил, но сегодня он безучастно взирал на железный поток автомобилей, беспомощно застывший в алюминиево-стеклянной стремнине небоскребов, на душе у Роджерса было неспокойно. Он возвращался с похорон своего друга Джона Паркера.
Еще день назад Уолтер сидел с Джоном в баре, как обычно, они разговаривали о всякой всячине, Джон был как обычно весел, ничто не предвещало беды. А на следующее утро его нашли в двух милях от города у своей машины. На теле Паркера не было никаких следов насилия. Но, тем не менее, он был мертв. Уолтера поразило его лицо – лицо человека, рассчитавшегося со всеми долгами. Мертвые губы его были растянуты в застывшую улыбку, будто он и мертвый издевался над всеми, еще барахтающимися в суете жизни.
… Молодой журналист Джон Харпер сидел за столиком уютного пресс-бара на 10-й стрит и потягивал свой любимый коктейль “Уик -энд”. Коктейль был самым дешевым пойлом в этом заведении, и история его названия была такова: однажды Джону пришлось угощать самого старшего менеджера по рекламе Брайана Холдена. Попробовав этот страшный состав, Брайан сказал: “Когда нашей газете придет конец, то все мы будем пить такую дрянь». Разговор прервался дружным хохотом и больше не возобновился, по память об этом событии осталась. Поскольку Брайан, как и Джон, работал в еженедельнике “Уик”, то злосчастный коктейль и получил такое название.
Тем не менее, Джон любил пропустить по стаканчику “Уик-энда” с кем-то из своих, знакомых, и вовсе не потому, что ему нечем было заплатить за выпивку покруче, в свои двадцать пять он был уже известен. В альманахе “Мьюзик” его обозрения ценились на вес золота – он умел найти к капризным личностям подход. В своей газете он прославился еженедельными статьями на аморальные темы, написать которые более морально, чем это делал Джон, не мог никто, и, тем не менее, главная тема постоянно ускользала от него в руки других. Главные интервью брали другие, главные репортажи выходили с подписями боссов в костюмах хорошей ткани и кредитными карточками, с которыми не страшно было бы и упустить пару новостей ему, Джону.
Назло этим пузанам Джон носил потертую джинсу, темные очки, отпустил длинные патлы до плечей и каждое утро страдал, пытаясь их расчесать, но своего достиг. Его заметили, стали узнавать, и давать самые безнадежные задания.